Формула правильного лесного хозяйства

15.01.2011

Формула правильного лесного хозяйства

В слово «формула» (formula, лат.) люди разных профессий вкладывают разное содержание. Однако есть у названного слова и свой единый для всех смысл. Это: «общее … определение какого-либо положения…, прилагаемое к частным случаям» (Словарь русского языка, 1984, т. IV, с. 577). В данной статье в качестве такого общего определения взята формула правильного лесного хозяйства.

Зачем рассматривать лесное хозяйство России именно в названном ракурсе? Отвечаю:

• чтобы лучше увидеть нашу отрасль в целом и в главных составляющих частях;
• чтобы приблизиться к пониманию того, по какому курсу нашему «лесному кораблю» следует плыть дальше;
• чтобы помочь государству эффективнее защищать свои леса не только от «черных» и «серых» лесорубов, пожаров, вредителей и болезней, но еще от разного рода безграмотных решений и алогичных нормативных документов, придающих псевдозаконный вид хищническому истощению лесов.

Словосочетание «правильное лесное хозяйство» часто встречается в книгах профессоров А.Ф. Рудзкого, М.М.Орлова, Ф.К. Арнольда, М.К. Турского, Н.С. Нестерова и других корифеев науки о лесах. Более того, это же словосочетание присутствует в письме от 19 мая 1903 года, которым последний Император России Николай II поздравил Санкт-Петербургский Лесной институт с его столетием. Смысл этих слов я вижу, главным образом, в распространении и утверждении мысли о том, что в лесах должно вестись не абы какое, а именно правильное лесное хозяйство, и что только такая наша хозяйственная деятельность в лесах может соответствовать долгосрочным прямым и опосредованным интересам страны и всего социума людей.

В научном и практическом отношении выйти на указанный уровень ведения лесного хозяйства – задача не из легких. Тем не менее, я уверен, мы сможем её решить, если задействуем информацию о том, как должно выглядеть такое лесное хозяйство. Нужные знания накоплены поколениями наших предшественников – учителей, в числе которых общепризнанными лидерами были и остаются: в области экономики и организации лесного хозяйства в России – профессор М.М. Орлов, а в сфере биологического фундамента лесоводства – профессор Г.Ф. Морозов.

В прошлом в России были возведены памятники таким нашим лесоводам как Г.Ф. Морозов, М.К. Турский, В.Е. фон Графф, К.Ф. Тюрмер, В.Д. Огиевский, А.Е. Теплоухов, М.Е. Ткаченко и некоторым другим, чье пожизненное служение лесам России и вклад в научную, практическую и образовательную деятельность мы не имеем права забывать. К сожалению, профессору М.М. Орлову памятник поставить не успели. Тем не менее, хочу со всей определенностью сказать о том, что сегодня именно учение М.М. Орлова о научных основах организации правильного лесного хозяйства должно быть принято в качестве фундамента, на котором может быть восстановлена наша отрасль. Надежду на это дает предпринятое в последнее время по инициативе академика Н.А. Моисеева переиздание Рослесхозом таких основополагающих книг М.М. Орлова как «Лесоуправление» и «Лесоустройство». Вторая из названных книг начинается, замечу, так: «Посвящается памяти моих учителей и предшественников Ф.К.Арнольда и А.Ф. Рудзкого».

Названные книги не исчерпывают научного наследия М.М. Орлова. Некоторые из его научных трудов известны относительно широкому кругу специалистов, другие остаются раритетами. В их числе книги – «Лесное хозяйство в харьковских имениях Л.Е. Кениг – наследники» (1913, СПб, 185 с.) и имеющая прямое отношение к обсуждаемой теме – «Очерки лесоустройства…» (1924, Л.-М., 304 с.). В конце второй книги приведен подготовленный её автором «Проект лесоустроительной инструкции 1924 г.», а в начале такие слова: «Русскому таксатору, исследователю и устроителю лесов Севера, Сибири и Дальнего Востока посвящается эта книга…».

Усвоение содержания книг М.М. Орлова – нелегкий труд. Однако без обиняков скажу: сегодня знание учения М.М. Орлова уместно использовать в числе главных критериев при оценке уровня профессиональной квалификации лесоводов и иных лиц, кто оказался вовлеченным в организацию реформ в сфере управления лесным хозяйством страны.

В наши дни, опираясь на труды М.М. Орлова, других наших корифеев, и с учетом накопленных за последние годы знаний, формулу правильного лесного хозяйства можно представить себе в виде следующего перечня обязательных элементов (требований) и объектов их выполнения.

Основные элементы (требования) формулы правильного лесного хозяйства и объекты их выполнения




п/п
Элементы формулыОбъекты выполнения
1Полноценное лесоустройствоВ каждом лесничестве и в его хоздачах
2Постоянное пользование благами леса В каждой хоздаче
3 Неистощительное пользование благами лесаВ каждой хоздаче
4Улучшение и сохранение лесного имуществаВ выделах, хоздачах и в каждом лесничестве
5Получение максимально возможного и стабильного лесного доходаВ лесничестве в целом
6Сохранение биологического разнообразия лесовВезде, за исключением специально создаваемых плантаций
7Достойное материальное положение работников лесного хозяйстваВезде
8Доминирование задач стратегического уровняВезде
9 Продуктивное развитие лесохозяйственной наукиВ масштабе всей страны и её крупных регионов


При первом ознакомлении с приведенными в таблице элементами (требованиями) правильного лесного хозяйства они могут быть восприняты как очевидные и относительно простые. Однако эта простота кажущаяся. Чтобы приблизиться к ведению правильного лесного хозяйства в конкретных лесничествах, этому должно предшествовать решение многих задач, число и сложность которых зависят не только от природных и социально-экономических условий данной территории, но еще, конечно, от определенного на уровне закона статуса имеющихся там лесов.

Заданный государством статус лесов может быть разным. Например: (1) заповедники, (2) леса специального (несырьевого) назначения, (3) леса с доминирующей функцией постоянного источника древесины и комплекса других лесных благ, (4) леса, не отвечающие – по экономическим показаниям – требованиям доходного производства древесины. Кроме заповедников, ведение правильного лесного хозяйства, в принципе, возможно везде, хотя это – как понятно – сопряжено с разным перечнем и объемом производимых лесных благ, а также с разными источниками и величинами лесного дохода.

Ниже, в тексте статьи высказаны необходимые, с моей точки зрения, пояснения, касающиеся каждого из перечисленных в таблице элементов (требований) формулы правильного лесного хозяйства.

1. Полноценное лесоустройство

Четкое «нет» самой идее реализации правильного лесного хозяйства должно быть сказано в отношении тех территорий, где не проводилось устройство лесов или оно проводилось давно и его данные устарели. Такое же «нет» относится к территориям, где лесоустройство (в том виде, как его понимали наши учителя) было (или будет) подменено безадресными, т. е. не привязанными к конкретным выделам данными, полученными в итоге так называемой национальной инвентаризации лесов.

Как говорил еще М.К. Турский (см. учебник «Лесоводство», 1929, с. 428), лесоустройство организует всю совокупность того, что мы называем лесным хозяйством. Итоговым результатом проведенных лесоустроительных работ в нашем прошлом был (и должен быть теперь) обязательный для выполнения лесничим долгосрочный план (именно план, а не проект плана) хозяйственной деятельности в конкретных лесных дачах. Естественно, раз есть такой план, у него должны быть и цели. Если эти цели и решаемые задачи соответствуют требованиям, приведенным в формуле правильного лесного хозяйства, его создание и ведение могут иметь место. А если нет? Тогда мы получаем или уже получили нечто другое, что является результатом реализации разрушительных вариантов лесной политики, противоречащей долгосрочным интересам социума людей. Это о такой политике незадолго до своей смерти Г.Ф. Морозов написал следующие пророческие слова: «Современный хозяйствующий человек стирает … грань, отличавшую эксплуатацию леса от всех других видов добывающей промышленности. Лес … стал в положение недр земли, которыми мы пользуемся до тех пор, пока там есть, чем пользоваться, или, по крайней мере, пока выгодно… Когда такой момент исчезнет, недра … забрасываются. Также ведется [может вестись – И. Ш.] … и пользование лесом…» (Г.Ф. Морозов «О лесоводственных устоях» в книге «Лес. Его изучение и использование». Первый лесной сборник… К.Е.П.С., Петроград, 1922, с. 5-22).

Среди образованных лесоводов трудно встретить такого, который бы не отдавал себе отчета в самой необходимости лесоустройства.

То, что наши лесоводы стали называть лесоустройством, было начато в России в 1845 г. Со временем оно приобрело вид особой службы и специальных структур в составе Лесного Департамента, решавших – обязательно в русле государственных интересов – комплекс организационно-планово-экономических задач. В их числе были: инвентаризация лесов, организация их территории, долгосрочное планирование видов и объемов лесопользования и лесовыращивания (в широком смысле этого слова), а также сопряженных с хозяйственной деятельностью расходов и доходов. И все это, как известно, делалось не однократно, а повторялось во времени (например, через 10 лет), что позволяло увидеть динамику в изменениях характеристик лесов в зависимости от проведенных (или не проведенных) там хозяйственных акций, а также оценивать – тоже во времени – профессиональный уровень работы лесничих.

О нашем классическом русском лесоустройстве написаны многие книги и статьи. Лучшего варианта лесоустройства, чем тот, что был в государственных лесах России, в других странах просто не было и нет. Тем не менее, в конце 1920-х годов русское лесоустройство в его классическом виде (по М.М. Орлову) в СССР было упразднено. Почему? Мой ответ на этот вопрос: потому что оно мешало проведению истощительных рубок леса.

Тогда же в СССР решили покончить с учением М.М. Орлова, объявив его реакционным и буржуазным, а вместе с ним – и с самой концепцией постоянства лесопользования и с организационной структурой государственного лесоустройства.

В период после окончания Великой Отечественной войны имело место энергичное возобновление лесоустроительных работ. Это отвечало интересам государства и это радовало. Вместе с тем специалисты, конечно, видели и знали, что из нормативных документов послевоенного лесоустройства исчезло все то, что ранее составляло его экономическую часть. Это было плохо, но с этим, как и с ампутированной частью тела, постепенно свыклись. Сегодня, в связи с появлением нового Лесного кодекса (2006), само существование нашего лесоустройства (даже в его измененном виде!) снова оказалось под угрозой. Уверен, если это произойдет, причиной тому станет всё то же, что и в конце 20-х годов.

То, что в наши дни происходит вокруг Российского лесоустройства и внутри его структур, внушает серьезные опасения за само будущее нашей отрасли. Тем не менее, как бы ни сложилась её судьба, с надеждой на будущее считаю нужным со всей определенностью сказать следующее: чтобы вести правильное лесное хозяйство, Россия должна восстановить свое государственное лесоустройство». Более того, перечень решаемых им сегодня задач не может быть «обужен» по сравнению с тем, каким он был в Лесном Департаменте, когда там работал М.М. Орлов и когда совокупная работа структур нашей отрасли приносила государству высокий лесной доход. Соответственно, в будущей лесоустроительной инструкции обязательно должна присутствовать ее полноценная экономическая часть. Сама же полевая и камеральная работа лесоустроителей, конечно, должна предусматривать использование современных технических средств, позволяющих получать надежные данные при инвентаризации лесов, являющейся неотъемлемой частью всего того, что мы называем лесоустройством.

2-3. Постоянное и неистощительное пользование благами леса

Такие характеристики лесопользования, как «постоянное» и «неистощительное» отличаются по смыслу. В первом случае речь идет о стабильности лесопользования во времени, во втором – о его объемах и размещении по территории хозяйства. Природа названных требований к ведению правильного лесного хозяйства такова, что их практически нельзя рассматривать порознь. То и другое, как понятно, может и должно осуществляться в процессе поиска сбалансированных решений, отвечающих, в первую очередь, заданным государством долгосрочным (стратегическим!) требованиям ведения правильного лесного хозяйства, а также интересам местного населения и других потребителей лесных благ.

Термин «лесопользование» относится ко всем лесным благам. Их перечень можно узнать (или возобновить в памяти), обратившись к учебникам лесоводства или к страницам романа Л. Леонова «Русский лес», посвященным лекции главного героя книги профессора Вихрова. В конце 40-х годов именно такие лекции в начале каждого учебного года читал нам, студентам ЛТА, выдающийся лесовод России профессор М.Е. Ткаченко. Помню, в каких торжественных словах и с какой радостью он сообщил нам в 1947 году о создании в стране Министерства лесного хозяйства. Наполненные массой фактических данных, высоким пафосом и чувством гражданской ответственности, лекции М.Е. были незабываемым событием в жизни молодых людей, избравших себе профессию лесовода.

В последующие полвека произошло существенное увеличение объема знаний о лесах. В наши дни можно представить себе массив накопленных данных о роли и значении леса не только в жизни людей, но и для биосферы Земли в виде следующих крупных групп лесных благ.

Первая. Это сам факт присутствия леса как живой части и привычного нам облика географических и исторических ландшафтов, в которых (или рядом с которыми) мы живем. Являясь частью окружающего нас мира, леса не могут не влиять на формирование национальной культуры и образа мыслей наших сограждан. Если реализуемая в стране лесная политика ведет к лишению миллионов человек привычных им лесов, они с раздражением воспринимают её результат. За всем этим не могут не возникать «лесные» социально-политические «осложнения» в поведении людей.

Вторая. Это регионально-защитные и глобально-биосферные функции леса. На региональном уровне лес выступает в качестве мощного естественного регулятора поверхностного и подземного стоков, защитника рек от обмеления и почвы от водной и ветровой эрозии, а самих людей и мест их обитания – от оползней, наводнений и наползания песков. Параллельно, на глобальном уровне, лес выполняет функции одного из мощнейших на Земле аккумуляторов солнечной энергии, регулятора содержания СО2 в атмосфере и других её характеристик, а также хранителя накопленного биологического разнообразия биома планеты. И все это, подчеркну, лес делает сам, в соответствии с заложенными в него Природой программами, реализации которых мы можем способствовать или мешать.

Третья. Это та древесина, что формируется в лесу, часть которой (именно определенную часть, а не всю!) мы можем, не разрушая целостность лесных экосистем, взять и использовать для своих нужд, например, в качестве сырья, топлива и для иных целей.

Четвертая. Это то, материально осязаемое, что мы получаем в лесу сверх древесины, в порядке так называемого «побочного пользования». В состав данной группы обширного перечня лесных благ входят охота, пчеловодство, туризм, сбор лекарственных растений, грибов, ягод, орехов и, конечно, разные виды рекреации, позволяющей людям укрепить или восстановить свое здоровье.

При ведении правильного лесного хозяйства ни одна из вышеназванных групп лесных благ не должна быть забыта. Предупредить возможные перекосы в объемах и составе комплекса получаемых лесных благ можно только одним путем – соблюдением требования постоянства и неистощительности лесопользования вообще и при заготовках древесины особенно. На возможный вопрос «почему особенно?» отвечу: потому что от того, в каком количестве, где и как рубят лес, зависят состояние лесных массивов, а также их хозяйственная и средообразующая ценность.

Чтобы иметь возможность вести постоянное и неистощительное пользование благами леса, государство (как собственник лесов) не может обойтись без специально организованных территориальных структур с постоянными границами, которые в России издавна стали называть лесничествами. Как правило, в силу разных причин, лесничества широко варьировали по их площади, а внутри своих границ – по степени развития инфраструктуры, по характеристикам лесов и другим условиям.

Как должно быть понятно, при меньшей площади лесничества лесничий обладает бóльшим объемом конкретных знаний об особенностях вверенных ему лесов. Это позволяет ему увеличивать обоснованность, эффективность и доходность реализуемых хозяйственных акций. По названной причине в Лесном Департаменте России издавна стремились к тому, чтобы уменьшать площади и увеличивать число лесничеств. Так, в период с 1889 г. по 1913 г. число лесничеств во всех казенных лесах России было увеличено примерно в два раза; например, в европейской части страны их число возросло с 645 до 1224.

Прямо противоположное развитие названных событий имеет место в наше время. Так, после того, как в 2006 году был принят новый Лесной кодекс, число лесничеств (лесхозов) в России резко сократили, а площади оставшихся существенно увеличили. Это, в свою очередь, не могло не увеличить варьирование характеристик лесов внутри границ каждого лесничества, а также всего того, что оказывает решающее влияние на результаты и экономическую эффективность лесохозяйственного производства. При всем том, в соответствии с изданными МПР официальными нормативами, сметы отпуска леса в рубку продолжают составлять в привязке к таким обширным и неоднородным территориям, какими являются «новые» лесничества, что гарантирует получение резко преувеличенных цифр так называемых расчетных лесосек. Причина указанного лежит на поверхности. Это включение в базу расчетов того, что складывать нельзя, а именно, запасов древесины в лесах, где возможна и где невозможна рентабельная предпринимательская деятельность по заготовке древесины. На эту «странность» в логике МПР накладывается «железная» заинтересованность заготовителей древесины рубить то, что лучше и ближе. В итоге получалось (и получается теперь), как у нерасчетливых студентов в годы войны: приобретенные по карточкам на месяц наиболее питательные продукты съедали сразу, а потом … потом питались, чем Бог послал.

Чтобы не столкнуться с такой ситуацией, во времена М.М. Орлова в казенных (государственных) лесничествах имело место следующее. Внутри каждого лесничества выделяли еще хозяйственные дачи – тоже с постоянными границами и с относительно однородными лесорастительными и социально-экономическими условиями. Всего перед Первой Мировой войной Лесной Департамент имел в Европейской России 1224 лесничества, а в них – 9698 хозяйственных дач. Средняя площадь одного лесничества была 87 тыс. десятин, средняя площадь хоздачи – 11 тыс. десятин. Для каждой хоздачи лесоустроители составляли свой план ведения лесного хозяйства, определяли свой оборот рубки и свой годичный объем неистощительного отпуска леса в рубку. Перерубы расчетных лесосек в одной даче за счет другой (или других) не допускались. Все это почти в автоматическом режиме вело к жесткой реализации на практике принципа постоянного и неистощительного лесопользования. Почему? Потому что уже по определению, в каждой хоздаче истощение запасов древесины «сверхсметными» рубками рассматривали тогда как нечто, что в принципе не должно иметь место, как противоречащее закону, защищавшему долгосрочные интересы страны и её лесного хозяйства.

В 1920-х годах органы государственной власти России отказались от планирования и отпуска леса в рубку по хозяйственным дачам, а также от таких регулирующих отпуск леса категорий, как оборот рубки. Свое отношение к этому М.М. Орлов высказал в своей книге (1924) в таких словах: это приведет к передвижению принципа постоянства пользования лесом от хозяйственной дачи к лесничеству, от лесничества к району, области и далее… до истребления лесов на обширных территориях. К сожалению, услышать сказанное М.М. Орловым не захотели. Более того, сам принцип постоянства лесопользования в нашем лесном хозяйстве как бы перестал быть актуальным.

На позициях М.М. Орлова стояло большинство здравомыслящих лесоводов России. Тем не менее, в стране возобладал другой подход к определению объемов и мест заготовок древесины, а именно: «…Мы будем рубить [лес] в размерах нашей потребности, невзирая ни на какие теоретические рассуждения». Это – опубликованная в 1929 г. директивная установка начальника Лесного управления Наркомзема СССР М.Г. Здорика («Двухсотлетие учреждения Лесного Департамента, 1798-1998 гг.», М., 1998, 243 с. и «Санкт-Петербургская государственная Лесотехническая академия, страницы истории, 1803-2003 гг.», СПб, 2003, 814 с.).

Приведенные выше слова руководителя лесного хозяйства страны не расходились с делом. Например, в конце 1920-х годов в Псковской губернии заготовители древесины преуспели так, что в некоторых уездах вообще не осталось спелых хвойных древостоев, а в Рязанской губернии обнаружилось лесничество, где за 4 года было вырублено 56 (!) расчетных лесосек (М.Е. Ткаченко «Лесное хозяйство и пути его улучшения». 1931, М.-Л., 40 с.).

Параллельно, чтобы подавить сопротивление лесоводов хищническим рубкам леса, основополагающие работы М.М. Орлова и Г.Ф. Морозова были объявлены «буржуазными» и подверглись уничижительной критике (см. «Большую советскую энциклопедию», 1938, т. 36, с. 610; монографию «Двухсотлетие учреждения Лесного Департамента…», 1998, т. 2, с. 38-41 и многие другие публикации). На самой кафедре, которой многие годы руководил проф. М.М. Орлов, а также вокруг нее сформировалась группа активистов (С.В. Малышев, И.С. Прохорчук, Э.П. Креслин, П.В. Васильев, Б.С. Калинин и другие), взявших на себя исполнение задачи, о сути которой будущий начальник Главлесоохраны СССР Г.П. Мотовилов писал в 1935 году в своей автобиографии так: «Принимал активное участие в разоблачении вредительской сущности морозовской и орловской школ в лесном хозяйстве».

В условиях организованных политических нападок положение М.М. Орлова в лесной науке оказалось в последние годы его жизни примерно таким же, как впоследствии у генетиков и селекционеров. Созданные М.М. Орловым теория и практика русского классического лесоустройства были исключены из учебных планов как нечто буржуазное, что враждебно коммунистической идеологии. Само же устройство лесов было заменено так называемыми лесоэкономическими обследованиями, целью которых было выявление новых «лесосырьевых баз», а не разработка планов ведения правильного лесного хозяйства.

В принципе, и в границах крупных лесосырьевых баз можно было бы вести хозяйственную деятельность на основе принципов постоянства и неистощительности лесопользования. Однако обслуживающие лесную промышленность её ведомственные экономисты на это не пошли и не идут до сих пор. Почему? Да потому, что, по их мнению, «ориентировка на … постоянно действующие «вечные» предприятия … экономически не обоснована» (Т.С. Лобовиков. Избранные научные труды, 2009, СПб, с. 58). Более того, на той же странице названной книги сказано: «Наилучшие сроки освоения сырьевых баз [т. е. вырубки лесов в их границах – И.Ш.] – 15-17 лет».

С позиций преходящих интересов юридических и физических лиц, занятых организацией заготовок древесины и не озабоченных тем, что будет в наших лесах «послезавтра», названные выше цифры и сама идея кочующих леспромхозов выглядят заманчиво-привлекательными. Эту идею провели в жизнь в СССР и продолжают использовать в РФ при повторяющихся разработках «лесных стратегий» и «планов освоения лесов». При этом, однако, как бы не замечают, что экономисты от лесной промышленности включают в свои расчеты только те аргументы, которые влияют (могут влиять) на доходы и расходы лесопромышленников в ближайшем времени. «За бортом» расчетов оказываются серьезнейшие другие обстоятельства, связанные с реализацией доктрины «освоения лесов» кочующими леспромхозами и другими аналогичными предпринимательскими структурами. В результате получают то, о чем предпочитают умалчивать. Например:

• превращение обширнейших площадей с вырубленными лесами в экономические пустыни и территории с ущербными экологическими характеристиками;
• создание в «осваиваемых лесах» не постоянной, а временной социальной и производственной инфраструктуры. Её последующее быстрое разрушение автоматически ведет к тому, что данная территория вообще оказывается недоступной для лесохозяйственной и других видов предпринимательской деятельности;
• негативная трансформация менталитета у многих тысяч людей, ранее живших и работавших на таких территориях, и вынужденных в связи с ликвидацией мест приложения их труда приспосабливать себя и свои семьи к кочевому образу жизни;
• умаление долгосрочных интересов и лесного дохода государства как собственника лесов, его лесного хозяйства, интересов местного населения и, наконец, интересов деревообрабатывающей промышленности в среднесрочной и долгосрочной перспективе по причине происходящей ликвидации самой возможности удовлетворения её потребности в полноценном сырье. Его дефицит, замечу, обязательно будет усиливаться, поскольку качество и ценность возникающих на современных вырубках и оставляемых без попечения лесоводов новых поколений древостоев не может не изменяться к худшему. Если не приходить на эти площади с лесосечным машинами в течение более 100 лет, то, в определенных условиях, за это время на месте уже возникших осинников и березняков могут появиться более ценные хвойные древостои. Однако ждать столько лет люди, скорее всего, не будут. Поэтому в череде поколений будущих древостоев заготовителям древесины придется довольствоваться, в большинстве случаев, тем, что дают березняки и осинники, а не хвойные леса.

Интересно было обнаружить, что в действующем Лесном кодексе (ЛК), при помощи которого депутаты Федерального Собрания подменили наше лесное хозяйство очевидно заимствованным у геологов понятием «освоение лесов», тем не менее, было сказано (см. ст. 12), что это «освоение лесов» должно происходить в русле «их … непрерывного, неистощительного использования…». О том, как понимают законодатели названные требования, в ЛК они не объяснили. Зато объяснили те, кто позволяет себе поворачивать закон, «как дышло» в известной пословице. Так, в приказе МПР № 148 от 08.06.2007 г., изданном в развитие главного лесного закона РФ, обойдена молчанием необходимость применения при расчетах объемов неистощительного лесопользования такого совершенно необходимого показателя, как оборот рубки. Вместе с тем, в п. 4 того же приказа определено: исчислять расчетные лесосеки по лесничествам, независимо от их площади, уровней варьирования экономической доступности и …… характеристик лесов в границах этих обширных территориальных структур. Заданная установка позволяет заинтересованным фигурантам не только резко завышать цифры расчетных лесосек, о чем уже говорилось выше, но еще иметь возможность публично повторять, что заготовители древесины не могут освоить её гигантские запасы, и на этом основании ставить перед органами власти и решать с их помощью вопросы о вырубке оставшихся наиболее ценных и удобно расположенных лесов.

Возможно, что кто-то захочет «смягчить» вышесказанное ссылками на то, что в упомянутом приказе МПР названы многие «привязки» расчетов – для эксплуатационных и защитных лесов, по хозяйствам (породам), для сплошных и выборочных рубок и проч. Однако все это не может изменить главной заданной привязки псевдопостоянного и псевдонеистощительного пользования лесом к обширным, неоднородным и неравноценным внутри себя территориям. Этот факт позволяет уверенно сказать: в итоге произведенного со стороны МПР «уточнения» ЛК и продолжающихся изменений групп и категорий лесов на местах по их предназначению сегодня страна получила нормативное (юридическое!) основание для определения объемов и самой организации лесопользования, но уже не по М.М. Орлову, а по упомянутому выше М.Г. Здорику. То, что это для страны и её лесов плохо, объяснять не нужно. Интересно другое: почему в XXI веке в России имеет место продолжение принятого государством 90 лет тому назад курса на хищническое истощение лесного богатства страны?

4. Улучшение и сохранение лесного имущества

Термин «лесное имущество» мы заимствовали из подготовленного М.М. Орловым проекта лесоустроительной инструкции, опубликованного в 1924 году.

Лесное имущество – это не только переданные лесничествам во владение леса, но еще все то, что им совершенно необходимо для эффективной хозяйственной деятельности и обеспечения достойного уровня жизни персонала. Это – лесные дороги, сети мелиоративных каналов, производственные и жилые здания, питомники, технические средства для обнаружения лесных пожаров, машины разного назначения и т. п.

Как я помню, в истории лесного хозяйства СССР и РФ были годы, когда перечисленное выше с энтузиазмом создавали, а потом под надуманными предлогами энергично разрушали. Справедливости ради, замечу, что команды на разрушение давали уже не лесоводы, а политики, не имеющие представления о том, что такое – лесное хозяйство, и как в течение столетий Россия его строила.

В принципе, как в сельском, так и в лесном хозяйстве практически все работы на земле требуют наличия неслабой материальной базы. Поэтому, когда пройдут годы безвременья, новое поколение лесоводов России должно будет воссоздать и улучшить материальную базу нашей отрасли.

Кроме всего другого, для ведения правильного лесного хозяйства особенно нужны дороги.

Перед Первой Мировой войной на строительство и ремонт своих дорог, а также на устройство речных пристаней Лесной Департамент расходовал около 1/3 лесного дохода, формируемого в его лесничествах, что было немало. Тем не менее, это считалось необходимым и оправданным, так как в итоге достигалось:

• увеличение транспортной доступности лесов буквально для всех видов хозяйственной деятельности, а также для их использования в рекреационных целях;
• бóльшая доступность выращенных древостоев для покупателей;
• увеличение (в результате выполнения первых двух пунктов) продажных цен на отведенные в рубку древостои на лесных торгах (аукционах), а в общем итоге – увеличение лесного дохода государства как собственника лесов.

В СССР некоторые лесхозы занимались строительством лесохозяйственных дорог, предназначенных для использования с разными целями и в течение длительной перспективы. Если бы предприятия лесного хозяйства не были бы ликвидированы, а создаваемые и ремонтируемые ими дороги не оказались бы в «ничейном» состоянии и не были бы разрушены «лесными арендаторами», такие дороги могли бы стать реализованным условием для развития в лесах разных видов предпринимательской деятельности, в том числе таких, при которых сохраняются и создаются новые рабочие места для жителей лесных поселков и деревень.

К сожалению, в наших лесах произошло и происходит другое, а именно: в многократно бóльшем объеме строились и строятся лесовозные дороги, т. е. дороги, по сути, краткосрочного действия. Так же, как дороги военных лет, лесовозные дороги забрасывают сразу после того, как по ним перестают возить то, ради чего их построили. Это автоматически придает данной территории колониальный статус, т. е. делает её после первичного «освоения лесов» практически недоступной для лесохозяйственной и других видов созидательной деятельности.

Как рассказывал бывший замминистра лесного хозяйства России Р.В. Бобров, если бы в наших лесах строили лесохозяйственные дороги, ориентированные на использование в течение неопределенно длительной перспективы, а не «одноразовые» лесовозные, то по густоте функционирующей дорожной сети многие наши «лесные» районы в европейско-уральской части России могли бы быть приближены к среднему европейскому уровню (см. с. 141 книги Р.В. Боброва и А.А. Книзе «Леса над Оредежем», 2003, СПб, 175 с.).

В части главного «лесного» имущества России – самих наших лесов, то о нем (т. е. о лесах) необходимо со всей определенностью сказать следующее.

При организации и ведении правильного лесного хозяйства наши лесничие обязаны, кроме всего прочего, постоянно заботиться не только об охране лесов от пожаров, браконьеров, вредителей, болезней, но еще об их улучшении. Слово «улучшение» должно восприниматься в данном случае не как привычное заявление о намерениях, даже если они сопровождаются проведением каких-то разрозненных и потому, как правило, малоэффективных во времени лесохозяйственных акций, а в виде задаваемых в долгосрочных планах изменений (или сохранения) важнейших характеристик лесов в границах конкретных выделов, хозяйственных дач, а также лесничеств и более крупных организационных структур лесного хозяйства.

В числе таких характеристик лесов, которые обязательно должны указываться (задаваться) в долгосрочных планах четыре показателя являются наиважнейшими. Это «привязанные» к определенным территориям данные о составе древостоев (в виде формулы состава), их полноте, производительности (в виде классов бонитета) и распределении хвойных и лиственных древостоев по классам возраста. От величины названных показателей зависит многое другое, в том числе и то, что определяет ценность лесов в экономических и экологических аспектах.

Общей особенностью акций по улучшению лесов является то, что их реализация сопряжена, как правило, с долговременными вложениями материальных ресурсов. Форсировать достижение названной цели в масштабе обширных лесных территорий нереально. Очевидно, именно поэтому М.М. Орлов говорил о необходимости «постепенного улучшения лесного имущества». Однако и упускать эту цель из виду, конечно, нельзя. В соответствии с имеющимися возможностями лесничий может действовать в указанном направлении в конкретных лесных дачах или даже в отдельных выделах. Вместе с тем, чтобы не отдаляться от названной цели, лесничий должен, следуя традициям своей профессии, не допускать в своем хозяйстве таких навязываемых ему вариантов рубок и иных рукотворных акций, результатом проведения которых было бы ухудшение состава, а также снижение продуктивности, устойчивости и коммерческой ценности лесов.

Точно на такой же принципиальной позиции должны стоять и наши лесоустроители, осуществляющие разработку долгосрочных планов ведения на местах правильного лесного хозяйства.

Наши лесоводы-профессионалы владеют обширной информацией о том, что и как можно и нужно делать в лесах, чтобы улучшать или, по крайней мере, не ухудшать их характеристики. В данной статье из арсенала таких приемов и решений я коснусь только одного – того, что человек может сделать с плодородием лесных почв, от которого, при прочих равных условиях, в решающей степени зависит продуктивность (бонитет) древостоев.

Как экосистему, лес можно себе представить в виде айсберга, видимую часть которого представляют сами древостои, а все остальное – лесная почва и то, что находится в ней и на её поверхности.

Как говорил нам, своим студентам, профессор М.Е. Ткаченко, «беспочвенного лесоводства не бывает!». Смысл этой короткой фразы поясню в следующих словах: все то, что мы позволяем себе делать в лесу, должно вести не к падению, а к увеличению (или сохранению) плодородия почвы. Напоминаю об этом в связи с тем, что сегодня на разных уровнях властных структур (в том числе на уровне министров и депутатов Федерального Собрания) можно услышать (и прочесть) высказываемые ими элементарно безграмотные и опасные призывы типа «брать в лесах все, что можно унести, в том числе всю их биомассу».

Для тех, кто «забыл», позволю себе напомнить: почва – это не вечно существующая (в масштабе нашей жизни) вода в море или песок на его берегу. О ее функциональной роли в биосфере Земли можно сказать как о концентрате энергии Солнца, ассимилированной зелеными растениями и преобразованной множеством сопутствующих им организмов в гуминовые и другие вещества, оказавшиеся в одном объеме (слое) с продуктами выветривания горных пород. На территории лесной зоны «рождение» почвы произошло после отступления ледника. Старт образованию первичной почвы дали поселившиеся на обширных «пустых» пространствах простейшие организмы. Уже затем, спустя многие годы, в результате накопления и преобразования их отпада и сопутствующего процесса выветривания горных пород здесь появилось то, что мы называем почвой, а вместе с ней – древесные растения и множество их спутников. Таким образом и возник уникальный и очень важный для нас и всей биосферы дееспособный природный «тандем», в котором наши лесные растения «кормят» свою почву энергией (т. е. веществами, заключенными в их опаде и отпаде), а почва, в свою очередь, обеспечивает древостои и сопутствующие им растения водой и элементами минерального питания.

Чтобы создать почву в наших суровых климатических условиях, природе потребовались тысячи лет. Чтобы разрушить её или остановить (замедлить) почвообразовательный процесс, столько времени не требуется. Для этого достаточно прекратить поступление в почву органического опада и отпада растений, т. е. по существу, «объявить энергетическую блокаду» тому живому, что есть в почве и что обеспечивает само её существование. Особенно опасна такая «блокада» на лесных подзолистых почвах промывного типа. Это было установлено в многолетних стационарных опытах, выполненных В.П. Бельковым, А.Я. Омельяненко, Л.М. Козловой, И.Е. Берг и другими сотрудниками СПбНИИЛХ на территории Опытного лесного хозяйства «Сиверский лес», отнятого у института в 2004 году людьми, не имеющими представления о том, что такое лесохозяйственная наука.

По своим условиям «Сиверский лес» типичен для южной тайги. Именно здесь было определено, что в лесных культурах на старых вырубках в чернично-кисличных типах условий местообитания предпринятое в течение 7 лет резкое уменьшение массы поступающего в почву опада растений понизило содержание валового углерода в слое 0-55 см с 82 до 70 мг/100 г почвы. Указанное, подчеркну, сопровождалось существенной потерей гумуса, что было заметно даже на глаз по изменению цвета аккумулятивных горизонтов почвы (об этом подробнее рассказано на с. 259-263 в книге «Плантационное лесоводство» И.В. Шутов, И.А. Маркова, А.Я. Омельяненко и др., 2007, СПб, 365 с.).

На пахотных землях, чтобы увеличить (или поддержать) их плодородие, вносят органические и минеральные удобрения, а в некоторых случаях оптимизируют их водный режим. Повышение продуктивности лесов на переувлажненных почвах путем устройства водоотводящих канав – дело реальное, чего нельзя сказать об их подкормке удобрениями. В лесах совершенно необходимо и вполне выполнимо другое, а именно – не допускать оскудения массы поступающего в почву опада и отпада деревьев и сопутствующих им организмов. Если бы вдруг в нашей жизни был реализован упомянутый выше призыв некоторых наших парламентариев, лесопромышленников и чиновников об изъятии из лесов «всей их биомассы», это имело бы трагический результат в виде вызванного на обширных площадях падения плодородия лесных почв, обусловленного энергетической блокадой обитающих в почве существ, и адекватного этому снижению продуктивности (т. е. классов бонитета) выращиваемых древостоев.

Какую максимально допустимую часть урожая древесины и всей биомассы фитоценозов можно брать, не рискуя при этом снижением плодородия почвы и продуктивности древостоев? Сегодня готового ответа у науки нет. Мы можем только сказать о сложности этого вопроса (проблемы), о том, что он недостаточно изучен и еще, конечно, о том, что в разных лесах и почвенно-климатических условиях ответ на него не может быть однозначным.

Чтобы получить ответы в виде конкретных цифр, нужны фундаментальные исследования, каковые можно выполнить только на базе заложенных в разных условиях и наблюдаемых в течение многих лет стационарных опытных объектов, а не в условиях «письменного стола». Судя по современному состоянию нашей лесохозяйственной науки, такую работу в России удастся провести разве что нашим детям. Можно предполагать, что в их ответах будут названы дифференцированные по условиям те или иные конкретные доли или количества биомассы, которые должны оставаться в лесах для увеличения (или хотя бы для сохранения) плодородия лесных почв. И уж, конечно, не будет в этих ответах слова «да» в отношении пропагандируемого сегодня повального изъятия из лесов всего того, что там растет (или выросло) за счет ранее накопленного (и не бесконечного!) потенциала плодородия лесных почв.

В связи с вышеизложенным позволю себе высказаться о широко обсуждаемых сегодня перспективах использования древесины и «лесных материалов» в качестве топлива. Если речь идет об использовании отходов, образующихся на деревоперерабатывающих предприятиях, то это можно только приветствовать. То же можно сказать об использовании в качестве топлива дровяной древесины, заготовленной в процессе тех или иных рубок или произведенной на энергетических плантациях. Другой, отрицательный, ответ должен быть дан по поводу намерения использовать в качестве топлива собранную лесную подстилку, извлеченные из земли пни, корни деревьев, лесосечные отходы. Все это в том или ином виде должно оставаться в лесу (или на вырубке) в качестве энергетического ресурса (т. е. пищи) для живых существ экосистемы, обогащающих почву органическими и неорганическими веществами. С позиции пожарной безопасности, очевидно, лучшим вариантом использования лесосечных отходов можно считать их заделку в почву.

5. Получение максимально возможного и стабильного лесного дохода

Чтобы определиться с тем, что есть лесной доход, и каким образом его получают, полезно вспомнить известный тезис М.М. Орлова о том, что лесничий есть производитель, а не распределитель лесных благ (см. с. 122 книги «Об основах русского государственного лесного хозяйства», Пг, 1918, 132 с.). В этих словах, как в фокусе света, заключен ключ, позволяющий ответить на главный вопрос о смысле и содержании действительно необходимых в лесном хозяйстве реформ, а также о том, какой должна быть экономическая и административная организация нашей отрасли.

Как должно быть понятно всем, кто читал новый Лесной кодекс (2006), его составители находятся на позиции, противоположной учению М.М. Орлова.

Согласно ЛК, а также изданным в его развитие нормативным документам, лесничий – не производитель лесных благ, а всего лишь чиновник-функционер, который, следуя полученным командам, занят, главным образом, оформлением уже произведенного органами власти распределения лесов между заготовителями древесины и, в какой-то мере, организацией и фиксацией того, что и как они делают в лесах. При всем том, что самое страшное, – лесничий освобожден от ответственности за состояние вверенных ему лесов и за результаты хозяйственной деятельности в границах его лесничества. И еще: лесничий получает зарплату из государственного бюджета, т. е. за счет налогоплательщиков страны, а не за счет определенной части лесного дохода России, формируемого в результате поступления денежных средств от приобретателей лесных благ.

В обоснование вышеназванной алогичной позиции многие оппоненты проф. М.М. Орлова в течение десятков лет повторяют навязший в зубах «аргумент» о том, что лес растет сам по себе, в связи с чем отведенные в рубку древостои надо рассматривать не в качестве имеющих товарную ценность результатов работы лесоводов, а всего лишь в качестве подаренных нам Природой объектов, которые лесоводы должны не продавать, а передавать на тех или иных условиях «в пользование» заготовителям древесины.

Названный «аргумент», замечу, можно распространить, при большом желании, также на продукцию сельского хозяйства, поскольку и на сельхозземлях полевые, овощные и садовые растения растут в течение какого-то времени как бы сами по себе, в соответствии с заложенными в их хромосомах программами и тем, что им предоставляет солнце и земля. Подобные рассуждения – не более чем нужная кому-то идеологизированная чушь. В действительности, чтобы работающие на земле агрономы и лесоводы могли получать востребуемую потребителями продукцию, в процесс её производства нужно вкладывать труд и деньги. В нашем случае их расходуют на устройство лесов, борьбу с лесными пожарами, защиту от вредителей и болезней, на их охрану, повышение продуктивности, воспроизводство, регламентирование объемов, мест и способов пользования лесами и на многое другое. Все это в совокупности и есть расходы производителя лесных благ, в числе которых отвечающие определенным требованиям покупателей древостои имеют все признаки товарной продукции.

То, что занимающие антиорловскую позицию составители и защитники нового ЛК отказываются воспринимать отведенные в рубку древостои в качестве товарной продукции лесного хозяйства, имеет многие негативные следствия. В их числе: превращение лесного дохода государства в его противоположность и подрыв самой возможности установления адекватных связей между тем, что делают (должны делать) лесоводы во вверенных им лесах, происходящими изменениями характеристик лесов, а также величинами получаемых в лесничествах доходов и убытков. Все это, подчеркну, не имеет ничего общего с тем, как в стране должно быть организовано её правильное лесное хозяйство.

Как все другие разумные виды хозяйственной деятельности, правильное лесное хозяйство должно приносить доход. За вычетом из полученного валового дохода расходов на ведение лесного хозяйства, лесничие ранее формировали то, что издавна называли «чистым» лесным доходом, который использовался государством (собственником лесов) по его усмотрению, в том числе, например, на социальные нужды, для финансирования высших и иных лесных школ, лесоустроительных и лесомелиоративных работ, на строительство дорог, для осуществления – в определенных случаях – льготных или бесплатных отпусков населению древесины на корню.

В принципе, в структуре лесного дохода могут (должны) присутствовать его разные источники. Однако, как раньше, так и теперь доминирующую часть лесного дохода у нас получали (и, очевидно, будут далее получать) за счет сумм, поступающих от продажи потребителям отведенных в рубку древостоев. При этом замечу, что в нашем прошлом и, надеюсь, в будущем лесничие были и будут озабочены не только необходимостью увеличения получаемых доходов, но еще и их стабильностью во времени. Таковая имеет место при соблюдении принципов постоянства и неистощительности лесопользования, о чем уже говорилось выше. Сама же максимизация получаемых сумм лесного дохода должна обеспечиваться в результате повышения продуктивности и коммерческой ценности лесов и еще – по примеру Лесного Департамента – в результате хорошо отлаженной организации товарно-денежных отношений между лесничествами и покупателями древостоев на корню.

Опираясь на данные, приведенные в книге В.В. Фааса и др. «Результаты бывшего казенного лесного хозяйства к 1914 году» (издания 1919 и 2010 гг.), нужно еще раз подчеркнуть, что совокупная деятельность лесничеств Лесного Департамента приносила государству весьма высокий доход, а получаемый ими процент прибыли на вкладываемые средства был выше, чем у стабильно работающих банков.

О том периоде работы нашей отрасли в условиях страны с развитыми социально-ориентированными товарно-денежными отношениями имеются многие публикации, в том числе доступные для читателей двухтомные «Ежегодники Лесного Департамента», написанные учеными книги, сотни статей в «Лесном журнале» и в других периодических изданиях, труды многих лесных съездов и самого Лесного Департамента.

Почему названная ценнейшая и доступная информация, накопленная в условиях самой России, была и остается «за бортом» внимания людей, взявшихся за проведение реформ в нашей отрасли и за разработку Лесного кодекса РФ образца 2006 года? Найти вразумительный ответ на этот вопрос, очевидно, нельзя.

При наличии должных знаний и политической воли даже после того, что наша отрасль пережила, государственное лесное хозяйство России можно «сделать» сначала самоокупаемым, а затем и высокодоходным. Со своей стороны назову следующие три условия, при выполнении которых Федеральным Собранием и Правительством РФ можно существенно или даже «в разы» увеличить формируемый в нашей отрасли лесной доход государства.

Первое. Включение в будущий Лесной кодекс пункта о том, что лес есть целостная и сложнейшая живая экологическая система, все множество элементов которой (в том числе древесные и травяные растения, почва, животные, микроорганизмы и другие существа, а также поступающая в эту систему солнечная энергия и приносимые осадки) находятся в теснейшем взаимодействии, в силу чего они уже по определению обязательно должны находиться в юрисдикции одного ведомства (т. е. лесного хозяйства и его лесничих на местах) а не разных ведомств или разных административных структур. Последнее, к сожалению, имело широкое распространение в нашем недавнем прошлом и имеет место теперь, что почти автоматически ведет к организации дисбаланса внутри лесных экосистем и к подмене формируемого в лесничествах лесного дохода государства крупномасштабными потерями. Такое было, например, в 70-е годы в СССР, когда находившиеся на особом (административно самостоятельном) положении структуры власти, заинтересованные в умножении поголовья лосей, преуспели в этом в такой степени, что на обширных площадях лоси буквально съедали молодняки сосны естественного и искусственного происхождения. Если бы наши лесничие могли обратиться в суды по поводу нанесенного ущерба их лесному имуществу, то их иски к структурам, отвечающим за регулирование численности лосей, составили бы, очевидно, многие миллионы рублей.

В настоящее время имеет место повторение все той же алогичной ситуации, но уже не с лосями, а с обитающим в лесах бобрами, находящимися в ведении Министерства природных ресурсов. Это министерство и его структуры не считают нужным должным образом регулировать численность бобров. Вследствие этого на обширных территориях ранее осушенных лесов бобры вывели из строя построенные лесоводами гидролесомелиоративные системы. Уже полученный результат: вторичное заболачивание лесов, резкое падение продуктивности древостоев, превращение в ничто колоссального труда и многих миллионов рублей, ранее вложенных в осушение лесов. Вместе с названными потерями налицо и другие крупномасштабные убытки, в том числе упущенный доход государства как собственника лесов в результате происходящего снижения их товарной ценности, а также вследствие того, что принадлежащие лесничествам возможные доходы от использования лесов для разведения и добычи ценных животных для промысловой и спортивной охоты «пролетают» мимо совокупного лесного дохода нашей отрасли и страны.

Вышеназванных негативных явлений и финансовых потерь у нас могло бы и не быть, если бы авторы нового ЛК помнили (или знали) о том, что обитающих в лесах животных нельзя административным способом «вычленять» из целостных лесных экосистем и что непосредственно «управлять» дикими животными можно разве что в зоопарках.

Второе. Включение в будущий Лесной кодекс статьи о том, что лесничий есть (по М.М. Орлову) – производитель лесных благ, что он как нанятый собственником лесов полноправный и квалифицированный управляющий несет (должен нести!) ответственность не только за все то, что происходит в доверенных ему лесах, но еще за формирование лесного дохода, возможная величина которого устанавливается независимым лесоустройством, а не имеющими свой интерес служащими административного аппарата.

Третье. Наличие в будущем Лесном кодексе статьи, в которой было бы с исчерпывающей четкостью сказано о том, что древостои на корню, отвечающие тем или иным требованиям заготовителей древесины, имеют статус товара, как в юридическом, так и экономическом отношении. И еще: что данный товар лесничества не только производят, но и реализуют потребителям, организуя процесс реализации таким образом, чтобы он перестал быть нишей для коррупции, стал «прозрачным» для участников купли-продажи, а устанавливаемые дифференцированные цены не отпугивали покупателей и, вместе с тем, не являлись для лесничеств причиной упущенной выгоды.

Кроме перечисленных условий, для достижения вышеназванной общей цели нужно еще многое другое, в том числе:

• Вернуть в практику планирования лесохозяйственного производства использование показателей «оборот рубки» и «возраст хозяйственной спелости древостоев», при наступлении которого появляется возможность их реализации заготовителям древесины по наиболее выгодной цене.

• Принять давно известную точку зрения профессора А.Ф. Рудзкого (см. книгу «Лесные беседы», СПб, 1881, 207 с.) утверждавшего:

а) что расходуемые денежные средства на ведение и улучшение лесного хозяйства должно покрывать само хозяйство, «ибо хозяйство для хозяйства составляет нелепость экономическую…»;

б) что предпринимаемые в течение уже многих лет попытки изобрести некую общую (универсальную) теорию, позволяющую, сидя за столом, устанавливать якобы обоснованные цены на лес на корню, – обречены на неуспех. Соответственно, «отбросив все схоластические рассуждения и отказываясь … от расчленения цены лесного продукта на ренту, затраты производства, барыш предпринимателя и т. п.», надо просто сказать, что цены на древостои на корню зависят, главным образом, от величины разности между ценой соответствующих сортиментов древесины на рынках и понесенными заготовителями древесины расходами, в состав которых в основном входят затраты на саму заготовку древесины и на её транспорт. «… То же обстоятельство, дорого или дешево обошлось … выращивание [древостоев] …, заняты ли [были] … худшие или лучшие земли, дорого или дешево стоит администрация и т. п., на [продажную] цену леса [на корню] остается без влияния».

Утверждая, что рыночные цены на определенные сортименты древесины, а также бóльшие или меньшие затраты средств на её заготовку и транспорт оказывают основополагающее влияние на величину корневых цен, А.Ф. Рудзкий, вместе с тем, говорил, что это основание не слишком надежно, что оно находится под влиянием разных объективных и субъективных обстоятельств. При всем том, А.Ф. подчеркивал, что «другого основания мы не имеем и иметь не можем».

Чтобы уменьшить возможность крупных ошибок при определении корневых цен, в лесничествах Лесного Департамента была принята двухэтапная процедура, на первом этапе которой устанавливали расчетные цены, а на втором – продажные.

На первом этапе в интересах возможно более глубокой дифференциации расчетных цен их определяли не живущие в городах чиновники исполнительных органов власти и даже не лесничие, а независимые от них начальники лесоустроительных партий. Это считалось их главной задачей (см. §24 «Инструкции для устройства … казенных лесов …», 1914, 109 с.). Делали они это по результатам анализа внутренних и внешних экономических условий устраиваемых объектов. Сами же расчетные цены рассматривали в качестве составной части разрабатываемых лесоустроителями планов ведения лесного хозяйства в лесничествах и их хоздачах.

На втором этапе расчетные цены превращали в продажные. Это делали лесничие в процессе проведения лесных торгов (аукционов) при реализации покупателям уже отведенных в рубку древостоев. Во избежание коррупции такие торги были непременно открытыми для всех, кто пожелал участвовать или присутствовать. Без торгов лесничие обходились только при мелком отпуске леса в рубку местному населению.

В 1990-х годах в разных регионах России было начато восстановление былой практики продаж древостоев в рубку на открытых торгах (аукционах). Это незамедлительно и многократно увеличило лесной доход, по сравнению с поступающими средствами от параллельно практикуемой процедуры внерыночной (бестоварной) передачи лесов заготовителям древесины в так называемую аренду (см. об этом на с. 119 в сборнике статей И.В. Шутова «Разрушение и воссоздание лесного хозяйства России». Тр. СПбНИИЛХ, 2003, вып.6).

Как способ организации хозяйственной деятельности в казенных лесах, передача их арендаторам-временщикам была испытана в России еще в позапрошлом веке. Полученный тогда четкий негативный результат был зафиксирован в официальных документах. Иного результата, надо сказать, трудно было и ожидать, так как возвращение арендодателю взятого арендатором на время имущества (в том числе срубленных древостоев и вывезенной из леса древесины) в нашем случае физически невозможно. Кроме того, как должно быть понятно, арендатор всегда был и останется временщиком, незаинтересованным в том, чтобы вкладывать большие деньги в не принадлежащее ему имущество. В других странах сдачу лесов в аренду не практикуют. Вместо нее в нашем прошлом было, а в других странах и теперь применяются:

а) прямая продажа отведенных в рубку древостоев и (или) уже срубленных деревьев;

б) реализация накопленных запасов древесины на корню посредством организации лесных концессий с разными вариантами обременений и разными сроками действия заключенных договоров;

в) организация лесопользования как части комплексной деятельности предпринимателей в государственных лесах, полученных ими в бессрочное владение по договорам посессионного права.

Вопреки сказанному выше, возникшая как чума, единственная в своем роде идея сдачи лесов в аренду была реализована в РФ на многих миллионах га, о чем публично и с восторгом рассказывал недавно отправленный в отставку главный лесной чиновник России В.П. Рощупкин. Так же, как другие эпидемии, я уверен, пройдет и эта. А пока она уже нанесла и продолжает наносить лесам, нашей отрасли и самому государству гигантский ущерб, сам факт которого находится в полном противоречии с идеей организации в России её правильного лесного хозяйства.

6. Сохранение биологического разнообразия лесов

В книге проф. А.Ф. Рудзкого «Руководство к устройству русских лесов» (1906, СПб, 483 с.), со ссылкой на немецкого ученого Риля, приведен тезис, который трудно не запомнить: «Однообразие есть вестник смерти».

В наше время происходящие изменения биологического разнообразия биоты Земли стали предметом обсуждения не только в научных кругах, но и на уровне правительств и международных организаций. Почему? Потому что эти изменения оказывают мощное влияние на жизнь людей, множества населяющих Землю других существ и, конечно, на её леса.

В 2008 году Академия наук РФ опубликовала фундаментальный труд «Мониторинг биологического разнообразия лесов в России» (М., 452 с.). Авторы книги – большая группа ученых. Её научный редактор и соавтор – академик А.С. Исаев. То, о чем рассказано в этой книге и во многих других, посвященных этой проблеме публикациях, позволяет уверенно сказать: нельзя заниматься организацией правильного лесного хозяйства, если не принимать в расчет изменения биологического разнообразия лесов, имеющие место быть на экосистемном, видовом и генетическом уровнях.

На всех названных уровнях у нас есть как бы стандарты должного разнообразия лесов в аспектах их наибольшей устойчивости и выполнения средообразующих функций. Это – то реальное, что было создано Природой в не имеющих начала – в масштабах нашей жизни – процессах эволюции обитающих в лесах организмов, их естественного отбора и долговременных сукцессий лесных экосистем.

По причине уже произошедших событий в биосфере Земли, а также возросших потребностей со стороны социума людей в древесине и земле, сегодня нельзя ставить вопрос о том, чтобы вернуть наши леса в то состояние, в котором они были ряд столетий тому назад. Сегодня можно делать другое: отслеживать происходящие изменения в разнообразии лесов, а в необходимых или возможных случаях предпринимать действия, способствующие сохранению и (или) восстановлению их разнообразия.

Уровень лесных экосистем. С моей точки зрения, имеющимися в природе образцами разнообразия данного уровня являются коренные типы леса, сформировавшиеся в неопределенно длительной ретроспективе на территориях с определенными условиями местообитания. В границах лесной зоны России – это хвойные древостои с небольшой примесью мелколиственных пород. Если в силу форс-мажорных обстоятельств такие древостои оказываются разрушенными, лесничие обязаны их восстанавливать и, конечно, принимать меры, чтобы предупреждать возможность названных негативных событий.

В России, распространенной на многих миллионах гектаров, главной причиной рукотворного разрушения биологического разнообразия коренных типов леса, как экологических систем, была и остается вырубка древостоев такими способами, при которых доминировавшие там хвойные породы уступают место мелколиственным. В сферах экологии и экономики это имеет серьезнейшие негативные следствия, продолжительность которых во времени выходит за пределы оборота рубок лиственных древостоев, возникших на месте хвойных лесов.

Горчайшим следствием вышесказанного является распространившееся в нашем обществе мнение о том, что указанная рукотворная трансформация биологического разнообразия лесных экосистем обусловлена как бы естественными причинами, в силу которых лесоводы должны воспринимать происходящую смену пород с такой же покорностью, с какой мы воспринимаем изменения времени суток. К числу подобных же «успокоительных» доводов надо еще отнести распространяемые в печати статистические данные о том, что в России имеет место увеличение покрытой лесом площади, по сравнению с той, на которой ведут вырубку лесов.

По этому поводу надо сказать, что статистика, скорее всего, не лжет. В заблуждение вводит другое, а именно то, как преподносятся эти статистические данные. Например, вне связи с тем, что по очевидным причинам стране и потребителям древесины нужны не относительно менее ценные мелколиственные древостои, а более ценные хвойные леса с присущим именно им биологическим разнообразием. Умалчивая об этом, чтобы создать желаемый PR-эффект, заинтересованные чиновники включают в сумму «возобновленных» площадей все, что угодно, в том числе то, что как-то возникло не только на вырубках в лесах, но и на заброшенных сельскохозяйственных землях. Более того, в относительно недавнее время в СССР действовал норматив, в соответствии с которым в хвойные древостои зачисляли лиственные молодняки, которые – при должном уходе – можно было бы превратить в сосняки и (или) ельники. Подобная «статистика» не может не уводить нас в сторону от объективной оценки происходящих в лесах изменений их биологического разнообразия.

Разнообразие на уровне видов. Изменение биологического разнообразия на уровне видов теснейшим образом связано с нарушением биологического разнообразия экологических систем. В экстремальном виде то и другое выражается в изменении состава всей биоты данного местообитания. Однако в нашем случае речь пойдет не обо всем множестве обитающих в лесах организмов, а только о древесных породах, точнее – об изменении их соотношения в формулах состава древостоев.

Если подойти к обсуждению названного вопроса, «привязав» его сразу ко всей 700-миллионной лесопокрытой площади России (с широко распространенными вечномерзлотными почвами и доминирующими древостоями самых низких классов бонитета, которые в принципе не могут быть объектами рентабельной деятельности заготовителей древесины), о происходящих изменениях состава наших лесов можно уверенно сказать тем, кто об этом спросит, – как о не имеющих существенного значения.

К изложенной выше точке зрения можно относиться по-разному, в том числе как к некорректному использованию общих статистических данных, чтобы скрыть реальные изменения характеристик лесов на тех самых конкретных территориях, где только и возможна действительно рентабельная и – при определенных условиях – систематическая деятельность по производству и заготовке древесины. Для таких территорий характерны хвойные древостои высоких классов бонитета. Энергичные промышленные заготовки древесины велись там давно и продолжаются теперь, и все это – такими способами, при которых просто не могло не измениться видовое разнообразие лесов. В привязке к территориям многих конкретных лесхозов и лесничеств суть таких изменений выражается в умалении доли хвойных пород в усредненных формулах состава высокопродуктивных древостоев и в увеличении там доли мелколиственных пород. И все это происходит, подчеркнем, на миллионах гектаров лесных земель в наиболее высокопродуктивных типах условий местопроизрастания, представляющих наибольшую хозяйственную ценность.

Иные формулы состава появившихся на вырубках вторичных лесов – это не просто другие формулы. Они – как вынесенный приговор суда, оценившего нашу деятельность в лесах как контрпродуктивную, поскольку её результатом, кроме всего прочего, является истощение способности лесов к воспроизводству ценнейших древостоев кедра корейского, кедра сибирского, нашей «корабельной» сосны (на богатых почвах) и высокопродуктивных ельников, издавна выполнявших функции несущей конструкции в общей системе биологического разнообразия лесов.

Возможно, кто-то из читателей не согласится с вышесказанным. Возможно, что у многих моих оппонентов сохраняется надежда на восстановление исходного видового разнообразия таежных лесов в результате естественной длительно-постепенной трансформации вторичных лесов в первичные (коренные). Эту надежду питают многие. Она действительно может осуществиться, для чего потребуются не десятки, а более 100 лет (меньше – для восстановления еловых типов леса и значительно больше – для возобновления кедрачей и сосняков на небедных почвах). Такого времени у нас, конечно, нет и не будет, так как с интервалами в 60-70 лет во вторичных лесах (мелколиственных древостоях) будут проводиться очередные сплошные рубки. Их неизбежный результат – появление череды поколений осинников и березняков, что закрепляет вызванную ликвидацию уникального видового разнообразия былых хвойных лесов.

То, о чем сказано выше, абсолютно несовместимо уже с самой идеей правильного лесного хозяйства.

Реальную надежду на восстановление видового разнообразия таежных лесов дают (могут дать!) жесткие меры государства, вынуждающие заготовителей древесины сохранять подрост хвойных пород (или создавать культуры), а также выполняемые лесничими акции по уходу за составом молодых древостоев. Однако сегодня, как и вчера, наше государство как собственник лесов не наказывает миллионами рублей штрафа заготовителей древесины за уничтоженный подрост, лесокультурные залоги не взимает, а интенсивность и объемы работ по уходу за молодняками оказались сведенными к такому символическому минимуму, при котором просто невозможно их значимое влияние на изменения видового разнообразия лесов не только в масштабе страны или региона, но даже одного лесничества. Данную ситуацию можно (нужно!) оценивать как еще одно свидетельство «лесохозяйственной импотенции» у структур разного уровня, получивших в свое ведение государственные леса России.

Можно ли увеличить видовое разнообразие лесных фитоценозов за счет расширения перечня присутствующих там древесных пород? Формально – да. Однако далеко не всегда это ведет к увеличению устойчивости и продуктивности лесных экосистем.

Умножением и изучением коллекций древесных пород-экзотов заниматься нужно. Это можно делать в дендрариях, парках и в опытных лесных хозяйствах. Однако, не на тысячах гектаров в обычных лесничествах. Таковые имеют свои крупномасштабные производственные задачи по лесовыращиванию, и могут их решать только в том случае, если условия климата и почвы данного хозяйства не находятся в противоречии с требованиями культивируемых древесных пород. Иметь уверенность в наличии гармонии между тем и другим можно при выращивании в лесах древесных пород-аборигенов и, конечно, при использовании семян местного происхождения. В отличие от аборигенов, выращивание экзотов сопряжено с возможностью печальных неожиданностей, могущих обнаружить себя спустя многие годы после посадки. Так произошло, например, в ОЛХ «Сиверский лес» СПбНИИЛХ. В довоенные и послевоенные годы там было заложено несколько участков опытных культур лиственницы сибирской, дуба красного, сосны веймутовой, дуба обыкновенного, кедра сибирского. В первые годы культуры радовали их создателей. Однако к настоящему времени они либо уже исчезли, либо находятся в расстроенном состоянии.

Учитывая вышесказанное, полагаю необходимым напомнить нашим лесничим о необходимости разумной осторожности при использовании древесных пород-экзотов для увеличения видового разнообразия доверенных им лесов.

Генетический уровень разнообразия деревьев одного вида. В отличие от сложенных в ящик гвоздей одного размера, в лесу нет двух одинаковых деревьев. Это имеет место не только в разновозрастных и сложных по их архитектонике древостоях, но и в таких, о которых проф. Н.В. Третьяков в своей работе «Закон единства в строении насаждений» говорил как об «элементах леса», понимая под ними совокупности деревьев одной породы, одного возраста и одного местообитания (см. Труды VII Всероссийского съезда по сельскохозяйственному опытному делу, 1921, М., вып. 1, 193 с.).

Живые деревья отличаются друг от друга в силу того, что каждое из них обладает своим генетическим аппаратом (генотипом), чем-то отличающимся от других. Вместе с различиями по фенотипу это может им давать (или не давать) значимые преимущества в росте и в реализации их репродуктивных циклов в разных условиях обитания.

У наших главных лесообразующих древесных пород способности осваивать разные условия местообитания выражены в превосходной степени. Благодаря им они имеют обширные ареалы, внутри которых тысячелетний естественный отбор выделил фрагменты популяций (климатипы и экотипы) с более высокой жизнеспособностью в данных условиях местообитания. Это обстоятельство хорошо известно лесоводам. Оно изучено в географических культурах, и его реализуют на практике (обязательно должны!) путем регламентации всего того, что связано с переброской семян по территории страны. По сути, это то, что позволяет сохранять генетическое разнообразие наших основных древесных пород в его географическом аспекте, что способствует, в свою очередь, сохранению самой жизнеспособности лесов.

Не менее сложной в научном и практическом отношении мне представляется задача сохранения и использования генетического разнообразия деревьев в конкретных существующих и создаваемых древостоях. В каждом из них (в том числе в относительно более простых по уровню организации элементах леса) постоянно идет процесс естественного отбора лучших деревьев. Три известных причины являются главными движителями этого процесса: различия деревьев по генотипу, фенотипу и еще, конечно, избыточная густота. Названный процесс идет в древостоях из поколения в поколение. И в каждом он имеет один и тот же результат в виде порядкового (рангового) распределения деревьев в данной популяции по их размерам и другим характеристикам. Основополагающее значение названного результата нетрудно себе представить, если вспомнить, что прирост деревьев есть функция их ранга в древостое, и что большую часть семян в древостоях образуют деревья-лидеры (т. е. наиболее жизнеспособные деревья I-II кл. Крафта), имеющие, по сравнению с другими, гораздо больше шансов для воспроизведения себя в череде поколений.

Как правило (или очень часто), человек изменяет направление вектора естественного отбора наиболее жизнеспособных деревьев, что не может не наносить ущерб генетическому разнообразию лесов. Об этом явлении, замечу, лесоводы знали очень давно, хотя и говорили о нем в других словах. Так, еще в 1831 году английский лесовод П. Мэтью в своей работе «О корабельном лесе…» четко высказал мысль о том, что вырубая для своей пользы лучшие деревья человек заведомо ухудшает качество будущих поколений леса [статья П. Мэтью приведена в очерке Г.Ф. Морозова «Дарвинизм в лесоводстве», Лесной журнал, 1913 г., отдельный оттиск, 12 с.].

К сожалению, вышесказанное имеет широкое распространение в лесах современной России. В большинстве случаев это делают путем проведения официально разрешенных видов несплошных рубок. Называют такие рубки по-разному. Однако в долгосрочной перспективе их результаты, как правило, повторяют те, о которых писали П. Мэтью и Г.Ф. Морозов.

Чтобы не обеднять генетическое разнообразие лесов, по моему мнению, необходимы следующие действия в сфере практического лесоводства:

1) Довести до сведения всех, кто ныне ведет в лесах несплошные рубки, информацию о долгосрочных негативных последствиях вырубки деревьев высших рангов, в генотипе которых сосредоточено все то лучшее, что было накоплено за тысячелетия естественного отбора. Свести к минимуму саму возможность такой рукотворной «селекции наоборот» путем внесения соответствующих изменений в действующие нормативные документы.

2) Увеличивать в древостоях сосны и ели масштабы использования сплошных рубок узкими лесосеками шириной не более 100 м, а еще лучше – при ширине лесосек, равной двукратной высоте древостоя. Как было установлено разными исследователями, в этом случае можно ожидать – в урожайные годы – достаточного обсеменения вырубок сосной и елью (М.Е. Ткаченко. Общее лесоводство, 1939 г., с. 519). Указанное важно не только в аспекте обеспечения успешного возобновления леса на вырубках, но еще и потому, что в данном случае почти в автоматическом режиме сохраняется (и улучшается!) ранее накопленное в оставляемых «стенах леса» генетическое разнообразие данной популяции хвойных пород.

Для справки напомню, что в дореволюционные годы в хвойных лесах Лесного Департамента «ширина лесосек чаще всего колебалась в пределах 50-100 м» (М.Е. Ткаченко, 1939 г., с. 508). С такой шириной лесосек многие заготовители древесины были (и очевидно будут) несогласны. Но это уже их проблемы, поскольку диктовать требования к нормативам по организации лесосечных работ должны руководствующиеся стратегическими интересами страны лесоводы, а не заготовители древесины.

Обсуждая проблему сохранения генетического разнообразия лесов, нельзя обойти молчанием такие направления лесохозяйственной науки и практики, как селекция наших важнейших лесообразующих пород, производство их селекционно-улучшенных семян на лесосеменных плантациях, аналогичных сеянцев и саженцев в питомниках, а также закладку и выращивание лесосырьевых плантаций для ускоренного получения больших количеств древесины. В принципе, все это противоречит идее сохранения естественного биологического разнообразия лесов. О глубине этого противоречия можно судить по следующим двум взятым в качестве примера обстоятельствам.

Первое. То, над чем работают лесные селекционеры, почти всегда имеет своей целью создание клонов и популяций древесных пород с повышенной энергией роста, что вполне логично. Вместе с тем нельзя не заметить имеющийся в их работах дефицит информации о том, как изменилась (или не изменилась) способность у модифицированных растений противостоять нападению агрессивных видов вредителей и болезней. Это (и не только это!) обязательно надо знать, чтобы уверенно заниматься распространением в лесах селекционно-улучшенных клонов и популяций наших главных древесных пород.

Второе. Мы обоснованно радуемся тому факту, что созданные нами лесосырьевые плантации и просто хорошие культуры значительно превосходят по продуктивности древостои естественного происхождения. К сожалению, и в данном достижении лесоводов есть свое «однако». Это – заведомая неспособность таких рукотворных лесов самим возобновить себя не только в череде, но даже в одном поколении. Делаемый на основании сказанного вывод прост и категоричен: в рукотворных высокопродуктивных лесах с «обуженным» биологическим разнообразием мы должны брать на себя их воспроизводство, т. е. следовать по пути растениеводов в сельском хозяйстве.

С учетом возросшей активности людей в лесах и всего того, что там уже произошло, сегодня, с моей точки зрения, целесообразно использовать достижения селекционеров и генетиков не повсеместно, а – главным образом – при закладке лесосырьевых плантаций.

7. Достойное материальное положение работников лесного хозяйства

Известное выражение о том, что человек живет не только хлебом единым – не может быть опровергнуто. Однако верно и то, что хлеб – всему голова. Хлеб (в широком смысле этого слова) обязательно нужен, чтобы воссоздать в России дееспособную дружину лесоводов и привлечь в их число одаренных и энергичных молодых людей.

Профессия лесничего и его коллег, ответственных за состояние и использование доверенных им лесов, издавна считалась престижной. Уважительное отношение к лесоводам нельзя не связывать с тем, что их работа нужна не только современникам, но и будущим поколениям людей, от которых они не смогут услышать слов благодарности. Во всем этом нельзя не увидеть то высокое, что можно назвать служением лесам и людям. Эту уникальную особенность профессии лесовода и все то, что с ней связано, трудно не заметить, например, при чтении массы поздравлений со 100-летием Императорского Лесного института и 200-летием ЛТА, направленных своей Alma Mater её бывшими студентами.

На территории России условия работы её лесничих и лесоустроителей всегда варьировали в самом широком диапазоне. Так, если в центральных губерниях с развитой инфраструктурой имелись лесничества площадью в несколько тысяч и даже по одной тысяче десятин с комфортными условиями жизни и работы, то на севере и востоке страны ситуация была и остается совершенно иной. Чтобы было понятно, приведу примеры по Архангельской губернии, взятые из книги «Лесоуправление» (СПб, 1911, 167 с.), автором которой был директор Лесного института профессор Э.Э. Керн.

Печерское лесничество. 11,3 млн. десятин. Лесничий живет в селе Усть-Цильма, где есть почта и телеграф. До железнодорожной станции в Архангельске 760 верст, или морем 1500 верст. Поездки по лесничеству – 500 верст в один конец и 400 верст – в другой, на лошадях, на лыжах, в лодке.

Печенгское лесничество. 0,4 млн. десятин. Лесничий живет в селе Печенга. Есть почта и телеграф. До Архангельска 1000 верст, до уездного Александровска – 170 верст.

Ухтинское лесничество. Контора лесничего в селе Ухта. Почта есть, а телеграф только в поселке Кемь, в 240 верстах. Ближайшая железнодорожная станция – Архангельск, что в 740 верстах. Есть фельдшер, но ни доктора, ни акушерки. Цены на продукты: мука ржаная – 1,65 рубля за пуд, пшеничная – 3,50 рубля, крупа (разная) – 3 рубля за пуд, керосин – 3,50 за пуд, рябчики – 15 копеек за одного, тетерка – 20 копеек, глухарь – 50 копеек.

У большинства лесничих жизнь и работа были нелегкими. Но были и свои плюсы: относительно большая возможность проявления инициативы и реализации своих знаний, ненормируемый рабочий день, жизнь вне городских условностей, охота и, конечно, общение с лесом. Все это привлекало людей с определенным складом ума на лесную службу, тем более что за нее неплохо платили. Так, по данным, приведенным в книге Э.Э. Керна, а также из других источников: лесничие I-II разряда получали жалование (из расчета за год) в размере 900-1050 руб. (вместе со «столовыми»); к этому еще добавлялись: 200-400 руб. «разъездных», 100-250 руб. «канцелярских», персональные надбавки в размере 150-525 руб., 81-150 руб. «квартирных» (или бесплатная квартира), наделы удобной земли по 30 десятин, плюс достойная пенсия самому лесничему, его вдове и пособие на обучение детей до их совершеннолетия. Все это, вместе взятое, обеспечивало в Лесном Департаменте (по состоянию на 1909 год) следующую «кадровую ситуацию»: имелось всех должностей 3789, из них было замещено 3541; в составе названного числа служащих, работавших в центре и на местах, лесохозяйственное образование имели 3275 человек, в том числе высшее – 42,3%, среднее – 9,1%, низшее – 48,6%.

В связи с приведенными цифрами нельзя не заметить, что в наше время в открытой печати почему-то нет информации о числе людей, работающих в разных структурах лесного хозяйства в центре и на местах, и еще о том, сколько из них имеют высшее и среднее лесохозяйственное образование. Это обстоятельство, к сожалению, не позволяет сопоставить современный кадровый потенциал нашей отрасли с тем, каким он был 100 лет назад.

После революции 1917 года, наряду с уменьшением в несколько раз денежного довольствия лесничих и других служащих государственного лесного хозяйства, созданным в конце 20-х годов лесхозам было вменено в обязанность проведение крупномасштабных работ по заготовке древесины.

Так называемыми «хозяйственными заготовками» древесины в казенных лесничествах занимались, надо сказать, и раньше. Но их тогда не рассматривали в числе престижных и необходимых. Так, в 1913 году при величине полученного Лесным Департаментом валового лесного дохода в размере 96,2 млн. руб., доходы от продажи древесины, заготовленной и переработанной своими силами, составляли всего 3,8 млн. руб.

В 1920-1930-х годах ситуация изменилась радикальным образом. Работников лесхозов и лесничеств приучали и, в конце концов, приучили жить «с топора», путем проведения сплошных и несплошных рубок. Во многих случаях такие акции рассматривали (и рассматривают теперь) как рубки ухода. В их число входят действительно необходимые осветления, прочистки, прореживания, при выполнении которых товарной древесины не получают. По этой причине интенсивность и объемы рубок ухода в молодняках, как правило, имеют в наших хозяйствах символический характер, чего нельзя сказать о рубках ухода, выполняемых в древостоях постарше для получения товарной продукции и жизненно необходимого для работников лесхозов (лесничеств) дохода от её реализации.

К сожалению, кроме названного бизнес-результата, такие «рубки дохода» очень часто вызывают:

• снижение жизнеспособности оставляемых для доращивания деревьев (в том числе их устойчивости к вредителям и болезням) вследствие того, что рубки проводят в насаждениях, которые ранее не подвергались разреживанию (то есть не подготовлены к жизни в условиях пониженной густоты и полноты) и еще по причине травмирования лесосечными машинами стволов и корней деревьев;
• уменьшение массы, снижение качества и товарной ценности основного урожая древесины в древостоях, поступающих в главную рубку.

Все вышесказанное, как и распространенный сегодня образ жизни лесоводов «за счет топора», находится в противоречии с принципами правильного лесного хозяйства. Ныне эту ситуацию пытаются «переломить» при помощи административных мер и издаваемого в федеральном центре и в субъектах федерации множества нормативных документов и разного рода регламентов и «планов по освоению лесов». Все это, с моей точки зрения, не даст ожидаемого эффекта, если величина денежного довольствия, выплачиваемого государством своим лесоводам, будет находиться на низком уровне по сравнению с доходами заготовителей древесины. К сказанному еще добавлю: трудно заставить семейных людей жить в бедности и при этом не поступаться добросовестным выполнением своего гражданского и профессионального долга.

8. Доминирование задач стратегического уровня

В романе Л.Н. Толстого «Война и мир» о значении и соотношении задач стратегического и тактического уровней фельдмаршал М.И. Кутузов говорил так: «Взять крепость (т.е. выиграть сражение) нетрудно, трудно кампанию (т. е. войну) выиграть» (Л.Н. Толстой, 1987, собр. соч., т. 6, с. 428).

Следуя логике, легко понять, что расстановка должных приоритетов при решении задач стратегического и тактического уровней должна присутствовать не только в военной, но и в гражданской сферах деятельности людей. Особенно она важна во всем том, что связано с лесом, поскольку сама необходимость ведения правильного лесного хозяйства в современном сообществе людей не имеет приемлемой альтернативы, не ограничена сроками и, соответственно, должна рассматриваться как имеющая постоянное стратегическое значение для страны.

В отличие от лесного хозяйства, заготовители древесины не обязаны заботиться о лесах страны в масштабе долгосрочной перспективы. Они решают свои ограниченные во времени задачи в отношении конкретных отведенных в рубку древостоев. Все это тоже нужно. Но это уже задачи другого уровня.

В принципе, лесное хозяйство и лесная промышленность не могут обойтись друг без друга. Более того, накопленный в стране опыт позволяет уверенно сказать о том, что при определенном условии их интересы могут не пересекаться. Суть этого условия – в понимании приоритета стратегических задач лесного хозяйства по отношению к задачам тактического уровня лесной промышленности. Понимание данной ситуации в органах власти имело место в России в годы перед I Мировой войной. Тогда это не только препятствовало распространению истощительных рубок в казенных лесах, но еще способствовало развитию самой лесной промышленности. Так, в те годы «лесной» экспорт России значительно превышал – по массе и в денежном выражении – взятые вместе величины «лесного» экспорта США и Канады.

Взаимная «нужность» лесного хозяйства и лесной промышленности не является уникальной. Аналогичная ситуация имеет место, например, в животноводстве и мясоперерабатывающей промышленности. Но в этом «дуэте», как мы видим, еще никому не приходило в голову лишить животноводов права называть своим товаром то, что они производят, или подчинить их разностороннюю профессиональную деятельность краткосрочным коммерческим интересам производителей мясных продуктов. К сожалению, в нашем случае была создана именно такая ситуация.

В период после начала 1920-х годов и вплоть до настоящего времени былое представление о приоритете целей и задач лесного хозяйства оказалось утраченным. Чтобы лучше понять суть возникшей тогда новой лесной политики, можно представить себе аргументы её авторов в следующем упрощенном виде.

Всё (или почти всё), что делает лесная промышленность, связано с заготовками и использованием древесины в качестве сырья. Передачей лесов в рубку и их воспроизводством должно заниматься лесное хозяйство. Вместе они составляют то, что вскоре стали называть «лесным комплексом». Далее последовал вывод: объединить управление лесным комплексом в руках одного ведомства, что должно было, по замыслу, улучшить положение дел в обеих его составляющих частях и обеспечить их более тесное взаимодействие.

Названный замысел не остался на бумаге. Его начали внедрять в жизнь в конце 1920-х годов в виде разных вариантов объединения структур лесного хозяйства и лесной промышленности. В 1962 году в СССР был образован Государственный комитет по лесной, целлюлозно-бумажной, деревообрабатывающей промышленности и лесному хозяйству. Через три года Комитет был упразднен. Однако и за это небольшое время успела произойти почти полная трансформация целей лесного хозяйства, его материальной базы и самого содержания работы лесоводов во все то, что находилось в русле и на уровне интересов леспромхозов в виде выполнения задаваемых им планов по заготовке древесины.

В названные годы лесное хозяйство и лесная промышленность работали в рамках единой для всей страны системы централизованной плановой административно-командной экономики. Тем не менее, тогда произошло то, о чем мы обязаны помнить сегодня. А именно: о том, что для лесного хозяйства результаты его объединения с лесной промышленностью в рамках одного ведомства (Комитета) оказались похожими на эффект цунами. Более того, плохо стало не только лесоводам. Резко ухудшилась ситуация и в лесной промышленности по причине истощения доступных по экономическим показаниям лесов, которые еще недавно воспринимались как неисчерпаемые источники высокоценного сырья. По данному поводу просто нельзя не сказать о том, что должен знать каждый: названные источники не были, не могли быть и не будут неисчерпаемыми. Так, уже сегодня, например, в таком «лесном амбаре» России как Карелия, пиловочные бревна хвойных пород стали дефицитом во всей этой республике, из-за чего на грани остановки оказался известный всей стране гигант – Кондопожский лесопильно-экспортный завод («Лесная газета», №28 от 13.04.2010 г., статья «На грани остановки»). Аналогичная ситуация сложилась в Архангельской области («Лесная газета», №85 от 6.11.2010 г., статья «Леса уже не хватает»), а также в Пермской и других «лесных» областях.

С моей точки зрения, на развитие названной ситуации повлияли (и продолжают влиять) не только «напряженные планы» по заготовке древесины и ее колоссальные потери на самих вырубках, в пути и в процессе производства конечной продукции, но еще следующие обстоятельства:

• То, что лесному хозяйству до сих пор не возвращен отнятый у него почти 100 лет назад статус товаропроизводящей отрасли. Как следствие этого, наши лесничие остаются лишенными права (и обязанности!) продавать на открытых рынках свой главный товар – отведенные в рубку древостои, имеющие очевидную и, конечно, разную коммерческую ценность. В итоге у лесничих была отнята и осталась невозвращенной их заинтересованность в производстве своего главного и наиболее ценного товара, а в умах миллионов людей сложилось ложное представление о том, что лесное хозяйство России якобы не может быть самоокупаемым и, тем более, высокодоходным.
• То, что на фоне предприятий лесной промышленности, работающих в условиях товарно-денежных отношений, наше государственное лесное хозяйство до сих пор остается в положении замороженного мамонта с неконкурентоспособной административно-командной экономикой. Таким образом закрепляется убыточность нашей отрасли и её статус нищего сырьевого придатка лесной промышленности.
• То, что лесная промышленность располагает мощным и целенаправленным аппаратом, лоббирующим её интересы в структурах законодательной и исполнительной власти. У государственного лесного хозяйства ничего похожего нет. Сама же наша отрасль, как мы видим, уже давно пребывает в состоянии алогичных административных, а не экономических преобразований. Возможно, именно поэтому, согласно новому Лесному кодексу (2006), наши лесничие теперь вообще оказались «освобожденными» от ведения хозяйственной деятельности в лесах и от самой ответственности за их состояние. Таким образом из былых хозяйствующих субъектов их превратили в своеобразные шестерни бюрократического механизма, отвечающие только за «передачу крутящего момента».

То, о чем сказано выше, я рассматриваю в качестве аргумента против того, чтобы в современных условиях «свинчивать» государственное лесное хозяйство и приватизированные структуры лесной промышленности в объединенные ведомства разного уровня «по управлению лесами» или «по управлению лесным комплексом». Кроме всего прочего, это плохо еще и потому, что в таких структурах роль первых скрипок и дирижеров остается у тех, кто заинтересован в реализации не стратегических интересов страны, а тактических интересов предпринимателей, делающих свой бизнес на заготовке, переработке древесины и торговле древесиной и тем, что из нее производят.

Чтобы приступить к строительству правильного лесного хозяйства, России нужен принципиально новый Лесной кодекс с научно обоснованным эколого-экономическим фундаментом и с дифференцированными по местным условиям вариантами организации товарно-денежных отношений между государственным лесным хозяйством и находящимися в частной собственности структурами лесной промышленности. Таких вариантов в Лесном кодексе должно быть несколько, о чем уже говорилось выше. Поэтому в данном случае скажу только о том, что при любых вариантах юридических и организационных отношений между лесным хозяйством, заготовителями древесины и деревообрабатыващей промышленностью неизменным должно быть одно: доминирование стратегических интересов государства и его лесного хозяйства.

Чтобы не получилось наоборот, нужно со знанием дела управлять такой колоссальной и разнородной внутри себя махиной, как лесное хозяйство России. В нашем прошлом лесоводов этому учили. Полезную информацию можно найти в «Проекте Лесного устава», 1913 г., (он был одобрен Государственной Думой); в книге М.М. Орлова «Лесоуправление», изданной в 1930 г. и переизданной в 2006 г.; в книге Э.Э. Керна «Лесоуправление», опубликованной в 1911 году как конспект курса лекций с тем же названием; в книге-альбоме В.В. Фааса и его коллег «Результаты бывшего казенного лесного хозяйства к 1914 году» (издана в 1919 г. и переиздана в 2010 г.); в других книгах М.М. Орлова, в трудах А.Ф. Рудзкого и иных наших корифеев, а также в опубликованных материалах многих лесных съездов, в «Ежегодниках Лесного Департамента» и в статьях «Лесного журнала». Эта обширная информация имеет не только историческое, но и важное практическое значение. Такой информацией нельзя пренебрегать. Она нуждается в изучении, критическом осмыслении и, конечно, в дополнении (но не в подмене!) более близкими к нашему времени зарубежными и отечественными данными.

Сегодня, к сожалению, в программах обучения студентов в наших лесных вузах курса «Лесоуправление» нет, но он обязательно должен там быть со всеми его экономическими, финансовыми и организационно-административными разделами.

Вышесказанное, я думаю, будет в России потом. Сегодня же, очевидно по причине отсутствия нужных специалистов, новации в сфере лесоуправления у нас формируют и проводят в жизнь «способом проб и ошибок». Это дважды плохо. Во-первых, потому что появление правильных решений в данном случае маловероятно. Во-вторых, потому что принятые таким способом решения (в том числе нормативные акты), как правило, не имеют обоснованной дифференциации по условиям такой протяженной страны как Россия, что не может не сопровождаться неэффективными расходами государственных средств, а также нанесением ущерба самим лесам. То и другое, замечу, можно уменьшить, если предлагаемые новации прежде подвергать обязательной производственной проверке, и уж потом по её результатам принимать решения о том, как с ними быть дальше.

9. Продуктивное развитие лесохозяйственной науки

Предыдущие 8 элементов (требований) правильного лесного хозяйства я рассматриваю как необходимые для того, чтобы его можно было бы вести. Однако для его развития во времени названного недостаточно. Для этого необходим еще 9-й элемент в виде продуктивно работающей лесохозяйственной науки.

В общем виде о целях лесохозяйственной науки можно сказать следующее. Она призвана не только увеличивать объем наших знаний о лесах, но еще разрабатывать более совершенные технологические, организационные и экономические решения в сфере ведения лесного хозяйства, предлагать лучшее и остерегать от плохого; и все это – чтобы помогать лесничим, лесоустроителям и тем, кто занят управлением лесным хозяйством, при выборе принимаемых решений и при реализации сложных хозяйственных акций.

Самое главное и ценное в этой сфере нашей деятельности исследователи получают на стационарных опытных объектах с многолетними сроками наблюдений и в предоставленных им опытных хозяйствах, где они могут руководствоваться при проведении хозяйственных акций новыми идеями и гипотезами, а не давно известными (рутинными) правилами и нормативами.

В зависимости от поставленных целей экспериментальные работы в лесах могут проводиться на отдельных деревьях, их группах, площадках разного размера (пробных площадях) и, наконец, на крупных объектах в виде лесных массивов и целых хозяйств. Последнее – особенно трудно и сложно. Однако без этого просто нельзя обойтись, когда идет поиск более совершенных вариантов стратегии хозяйственной деятельности в лесах, управления структурами лесного хозяйства, а также экономической организации их работы. Обо всем этом, к сожалению, лесохозяйственную науку сегодня не спрашивают. Однако потом непременно спросят и еще попеняют ученым – почему до сих пор не знаете.

То, о чем сказано выше, я рассматриваю как очевидное. Говорю об этом главным образом для того, чтобы те, от кого это зависит, помогли восстановлению опытных лесхозов (лесничеств) в структуре НИИ лесного хозяйства России в качестве их главных экспериментальных баз.

В конце XIX века в истории становления лесохозяйственной науки произошло событие, благодаря которому у нее появился методический центр глобального масштаба. Именно тогда для координации и согласования методик лесоводственных исследований на постоянных опытных объектах и для обсуждения результатов таких исследований в странах Центральной Европы был создан Союз учреждений по лесному опытному делу, превратившийся в скором времени в высокоавторитетную международную организацию IUFRO.

В 1903 году Россия стала членом названного Союза. В период до 1914 года было проведено 6 съездов (конгрессов) IUFRO. Представители России (в их числе были М.М. Орлов, Г.Ф. Морозов и другие известные лесоводы) участвовали в работе всех этих съездов, кроме первого. В период по 2005 год состоялись 22 конгресса IUFRO. Проводились они в разных странах и на разных континентах, и ни разу в такой «лесной» стране, как Россия!

В нашем прошлом важной вехой в становлении лесохозяйственной науки в России стала книга М.М. Орлова, которую он скромно назвал «Очерки по организации лесного опытного дела …» (см. Труды Лесного Департамента по опытному делу, вып. 57, 1915 г., 271 с.). Содержание этой книги не устарело. В ней рассказано о состоянии в России лесохозяйственной науки, о её большом значении, предложен план её развития. Этот план, подчеркну, был успешно реализован в СССР в виде системы размещенных в разных частях страны научно-исследовательских институтов лесного хозяйства, лесных опытных станций и подчиненных им в качестве экспериментальных баз специально созданных опытных лесхозов и лесничеств.

Годы до и после Великой Отечественной войны были периодом организации, создания материальной базы и энергичного развития нашей лесохозяйственной науки. Этот период закончился с распадом СССР еще более энергичным разрушением лесохозяйственной науки. Запущенный в указанном направлении процесс сопровождался ликвидацией и расхищением имущества экспериментальных баз, прекращением или резким сокращением объемов исследовательских работ вообще и особенно тех, которые выполнялись на постоянных опытных объектах. В свою очередь это не могло не привести к их порче или утрате.

За всем происшедшим нельзя не увидеть необходимость выполнения последующей колоссальной работы по восстановлению лесохозяйственной науки и её экспериментальных баз. Нанесенный материальный ущерб лесному хозяйству и её лесохозяйственной науке когда-нибудь, надеюсь, удастся восполнить. Однако нельзя восполнить главное – потерянное время.

Заслуженный лесовод России,
член-корреспондент РАСХН, профессор И.В. Шутов

Март-декабрь 2010 г.


Автор:  Игорь Шутов

Возврат к списку


Текст сообщения*
Перетащите файлы
Ничего не найдено
Загрузить изображение
 

Видео

Солдаты природы.Заповедная Россия.Борьба с браконьерством.

Каждый день и каждую ночь по всей России, во всех часовых поясах, выполняют свою миссию государственные инспекторы. Они охраняют дикую природу. Пытаются сберечь ее для наших детей и внуков. Что заставляет этих людей, несмотря на мизерную зарплату и отсутствие понимания в обществе изо дня в день, из года в год выходить на опасные дежурства?

Статьи

Может ли посадка леса навредить?

Алексей Ярошенко

Многие люди воспринимают посадку леса как что-то однозначно доброе, правильное и полезное для природы. Отчасти такое мнение возникло из-за ощущения, что посадки леса увеличивают его площадь или, как минимум, не дают ей сокращаться. По мнению автора, в условиях России в большинстве случаев это неправда.

Сколько лесов в России?

Алексей Ярошенко

Один из самых опасных мифов о российских лесах — это представление об огромных таёжных пространствах и о неисчерпаемости наших лесных ресурсов. Официальная статистика вроде бы подтверждает, что лесов у нас много — примерно ⅕ от их общей площади на Земле (20,1%, согласно Глобальной оценке лесных ресурсов 2020 года). Так много лесов в России или мало? Давайте разберёмся.